Журнал «Однако»: За ЕВРАССИЮ.

22.12.2011

Журнал «Однако»: За ЕВРАССИЮ.

А. К.: Это отказ от собственного проекта?
— Да, и поэтому результатом моих идей как политика и результатом моей гражданской позиции стал появившийся в августе «Российский проект». Основное в этой программе — ценностная ориентация, комплексное сбалансированное развитие наших территорий и, безусловно, также вопрос интеграции и взаимодействия с соседними странами. Эта интеграция естественна. Да, сегодня у российских производителей есть направления, в которых они работают на мировых рынках, мы конкурируем в ряде отраслей с другими странами. Но уже начинает складываться ситуация, когда надо ориентировать нашу промышленность на внутренний рынок.
Однако внутренний спрос одной только России на продукцию многих наших отраслей недостаточен. Единый рынок евразийского пространства — это рынок для наших компаний. Но это лишь один, утилитарный аргумент.
Россия в целом как страна возможна только как большая территория, объединяющая людей разных национальностей и культур. В этом и есть, как мне кажется, российский исторический проект. И то, что Россия сегодня ограничена в этих возможностях, причем во многом искусственно, вызывает чувство неудовлетворения.
А. К.: Даже досады.
— Да, и понимания того, что мы не можем рассматривать такие горизонты с теми возможностями, которые у нас есть сегодня. При этом речь не идет об имперских амбициях.
А. К.: Мне кажется, для большинства россиян идея реинтеграции понятна и близка. Россия привыкла видеть себя большой страной, большой цивилизационной, геополитической, геоэкономической силой в масштабах всего мира. Любые территориальные превращения, которые приводят к ограничению роли России, воспринимаются болезненно и вызывают неудовлетворенность, поскольку Россия — страна со своей миссией в мире.
Но, говоря о месседже, обращенном к нашим соседям, что мы предлагаем им сегодня? Это «Макророссия», это возврат к идее Российской империи? Или это какой-то новый формат подобного объединения? Ведь принципиально важно, чтобы мы не обрели врагов в рамках этого абсолютно естественного интеграционного процесса.
— Да, безусловно. Поэтому это страна, которая должна выстраиваться на новых принципах исходя из взаимовыгодных условий интеграции для всех участников, но с сохранением суверенитетов.
 
А. К.: Страна?
— Мы ввели термин «большая страна», и мы здесь имеем в виду общие цели развития, общее будущее. Россия не должна настаивать на каких-то механизмах управления, все должно решаться коллегиально. Такая страна должна иметь формат конфедерации. Конфедеративное устройство может быть основой тех процессов, о которых мы говорим. Нас объединяет наличие культурной и духовной общности — а это немало! — и это нас отличает от Евросоюза. Там не все применяемые интеграционные технологии и практики объединения, как мы видим, являются успешными, многие из них скорее разрушают самосознание участников и приводят порой к абсолютно противоположным результатам.
Благодаря нашей уникальной ситуации мы имеем возможность опоры на опыт сохранения национальной и религиозной идентичности участников интеграционного процесса, но в то же время имеем и низкую политическую культуру и можем столкнуться с тем, что интеграции будут мешать амбиции отдельных политиков. Мы должны вести большой диалог, необходим общественный консенсус, народная дипломатия. Реинтеграция должна стать народной идеей. Это может стать гарантией от ошибок отдельных политиков. Хотя я уверен, что появятся и политики, которые возглавят и будут направлять этот процесс достаточно мудро.
Я убежден, что процесс нашей реинтеграции необратим, исторически неизбежен, и вопрос лишь, какой ценой мы его получим и в какие сроки. Мы не можем исторически отставать от той миссии, от тех больших задач, которые Россия сейчас не может сама решить. Россия может потянуться за такой сверхзадачей, но без независимого экономического пространства, финансовой системы мы не можем такую задачу решить, и это будет трагедия нереализованных возможностей и проблема для мира в целом.
Гарантировать успех может только открытая дискуссия, подключающая людей, экспертное сообщество к максимально открытому диалогу.

Консервативные ценности вместо «трубы»

А. К.: Вы говорите, что процесс интеграции в Европе идет противоречиво. Действительно, ЕС далеко продвинулся по пути экономической интеграции, но есть проблемы с интеграцией культурной, цивилизационной, есть языковые барьеры. Раздробленность Европы — цивилизационная, историческая. Это их «путы на ногах». У нас все наоборот — мы имеем столетиями общую историю существования внутри одного пространства, отсутствие естественных географических барьеров, традиции совместной жизни разных народов, культурное взаимопроникновение. При этом у нас есть действительно и политическая незрелость, и даже косность, и реактивные процессы, поскольку мы еще недавно, как вандалы, разрушали свое единство и такие радикалы-разрушители попрежнему имеют порой политический вес.
Но все же, по вашему мнению, ЕС станет единым государством? Герхард Шредер недавно заявил, что путь к Соединенным Штатам Европы закономерен. Ангела Меркель и Николя Саркози озвучили идею общего экономического правительства. То есть мы не одиноки в этом движении к более высокому уровню политической организации в рамках единого государства, конфедерации.
— Мир стремительно меняется. Многие функции государств переходят в наднациональные органы, в интеграционные центры управления. Мир идет к тому, что в нем многие решения принимаются исходя из соображений создания больших возможностей. Но и однополярный мир показал свою неэффективность. Поэтому мы имеем две тенденции, и одна диалектически дополняет другую. Сегодня есть разные векторы развития, но, к сожалению, часто они достаточно агрессивны. Мы имеем ситуацию, когда помимо государственности возникает проблема с транснациональными корпорациями, с крупными фирмами, ведущими бизнес по всему миру. У них нет задачи охранения и сбережения людей. И я не могу сказать, что устройство западного мира готово к этому. Как бы ни казались сильны те же США, они не контролируют эти процессы. И без новых форм для ответов на эти новые вызовы не обойтись.
А. К.: Либералы — сторонники глобализации говорят: ну и что плохого, да, мир меняется, зачем нужны суверенитеты? Мы, наоборот, идем к единым стандартам. Почему для консерватора так важно понятие суверенитета, национальной идентичности и культурных традиций? Вообще разделяете ли вы тезис Константина Леонтьева о «цветущей сложности» — что при все большей интегрированности народов, усложнении взаимосвязей не должна пропадать уникальность культур, которая является главным богатством этого мира?
— Безусловно. Казалось бы, в переходе к информационному обществу есть фактор развития, но одновременно это и большое испытание для человечества — люди должны сохранить возможность творчества и саморазвития. И как бы либералы ни заявляли о преимуществах новой эры, глобализации, именно консерваторы хотят сохранить индивидуальность человека. В этом, может быть, вся сложность консервативной политики — что мы не упрощаем ни политику, ни жизнь, а понимаем человека во всей полноте. А современное общество, предлагая оптимизацию решений, связанных с качеством жизни, комфортом, тем не менее может привести к выхолащиванию той сложности, которая и определяет величие человека, его возможности как существа творческого.
А. К.: То есть творчество принципиально не может не опираться на ценности, укрепленные в корнях культуры?
— Конечно, без сохранения этого наследия мы можем потерять себя. Потерять идентичность, заблудиться и не найти выхода из тупика, в котором мы можем оказаться. И технократия, победив, просто уничтожит цивилизацию.
А. К.: Это очень важно понимать, что никто не гарантирует успешного финала. Вера в гуманизм технического прогресса, появившаяся в XIX веке, обернулась экологическими катастрофами и появлением разрушительного оружия. Кто может гарантировать нам, что, отказавшись от многообразия путей развития, выбрав как правильный лишь один, человечество не лишает себя вариативности и возможности выбора альтернатив?
 
— И в России вот эта сложность, многофакторность, взаимное уважение индивидуумов заложены в ее историю, в ее традиции. У нас совершенно особые, представляющие интерес для всего мира отношения мусульман и православных — мирные и добрососедские. Я не говорю о советском времени, когда эти отношения сознательно выравнивались и сглаживались, а о периоде еще до революции, когда исторически сложились эти подходы, взаимное уважение к ценностям друг друга. И многие представители ислама ждут от России формирования евразийского пространства как противодействия тому радикализму и национализму, который мы видим сегодня. Здесь они соратники православной церкви. Сотрудничество и союзничество, которое у нас есть, может быть гарантией от той агрессии, тех столкновений, которые сейчас происходят в Европе.
А. К.: Россия в этом отношении уникальна. Мы можем взять огромные пространства, где веками совместно проживают мусульмане и христиане, — Поволжье, Татарстан,
 — и там не происходит ни столкновения, ни поглощения или замены одного другим, но есть сосуществование, и вырабатывается культурное единство. И там веками есть смешанные браки, и семьи, в которых есть люди разных культур и одновременно принадлежащие к некоей единой культурной среде. Европа таким багажом не обладает.
 
— В Европе, к сожалению, католическая церковь свои позиции потеряла. И они с большой надеждой смотрят на Россию и ее опыт. И сегодня, я думаю, пришло время откровенно говорить о возможности более тесного взаимодействия христиан в этом вопросе. Несмотря на существующие разногласия и противоречия между церквями. Это тоже один из векторов, который может исходить из России и который может послужить возрождению некой духовной основы для европейского развития. Потому что некоторые примеры толерантности выглядят уже совершенно странно, когда финская делегация приезжает в Италию и через суд добивается, чтобы из школ убрать распятие. После чего весь Рим выходит на улицы в знак протеста. Или перегибы ювенальной юстиции.
А. К.: Мне кажется, это происходит оттого, что в основу кладутся принципы чисто юридические, механистические, что приводит к прямо противоположным результатам, так как формальные подходы не позволяют решать такие вопросы с учетом всей имеющейся культурной сложности.
М. В.: Уже сейчас в связи с евразийскими инициативами раздаются голоса критики — зачем кто-то станет объединяться вокруг российской трубы? Действительно, это не основа для реинтеграции. А вот общие ценности, о которых вы говорите, такой основой стать могут. Но какие это ценности?
 
— Мы должны об этом говорить, и я уверен, что есть ценности, которые нас объединяют в евразийском пространстве. Это справедливость, вера, свобода, ответственность, семья, служение. Надо об этом говорить, надо давать этому определения. Именно это, а не экономика должно быть нашим главным базисом. Сегодня «труба», завтра другой источник экономических благ. Но в то же время интеграция должна быть взаимно выгодной. Взаимное проникновение и взаимные возможности. Например, Белоруссия неожиданно для себя в таком союзе может стать морской державой.

Экономика в интересах людей
М. В.: Если говорить о взаимодействии с иностранными партнерами, с западным бизнесом, сейчас они работают с каждым из государств евразийского пространства порознь. С возникновением евразийской конфедерации как изменится эта работа? Что привлекательного для европейского бизнеса в евразийской интеграции?
— Мы сможем представлять собой более серьезного экономического партнера, мы можем брать на себя существенно большие обязательства по совместным проектам. Мы можем реализовывать совместные программы с европейцами, и у нас не будет проблем с межведомственными и межстрановыми согласованиями, например, в больших транспортных проектах, которые затрагивают территории сразу нескольких государств.
Другое дело, мы тогда не будем представлять собой слабые экономики и тем самым уменьшим для некоторых игроков возможность использования коррупционных схем. Чем мы будем больше, тем больше будет возможность контролировать чиновников, тем меньше коррупции. Я надеюсь, что вместе мы научимся делать это более эффективно. Меньше будет возможностей за взятку получить ресурсы. Но это нормально. И наши европейские партнеры в таких «простых» решениях тоже, я думаю, не заинтересованы.
М. В.: У нас постоянно говорят об инвестиционном климате для иностранцев, о необходимости сделать российскую экономику более привлекательной для зарубежных инвесторов. А будет ли инвестиционно привлекательным для них единое евразийское пространство?
А. К.: Мне кажется, мы находимся в плену некоторых стереотипов. Надо сделать климат привлекательным прежде всего для своих собственных, отечественных инвесторов, а тогда уже автоматически это станет привлекательным и для западных. Отдельно мы уже 20 лет пытаемся создать для западных партнеров хорошую атмосферу — мы отказались от коммунизма, все либерализировали. Но к нам все равно не идет столько инвестиций, сколько в коммунистический Китай. Почему? Я спрашивал об этом представителей крупных западных инвестиционных фирм. И мне, конечно неофициально, в кулуарах, отвечали, что вопрос в непредсказуемости российской экономической политики и в отсутствии ясно выраженной стратегии. «Если мы понимаем, что госвласть, местная власть, настрой населения, судебная система — все нацелено на экономическое развитие, тогда мы понимаем, что мы встраиваемся в поток факторов, который в своей совокупности генерирует экономический рост, и, пристроившись к нему, мы можем получить прибыль. Но когда мы не понимаем, куда двигается ваша страна, которая шарахается из стороны в сторону, какие политические фавориты (а это было еще в ельцинское время) сегодня навязывают свои идеи вашему руководству, а какие будут завтра, вы можете как угодно заманивать иностранный бизнес, но он к вам не придет, потому что вы сами не настроены на развитие».
Поэтому, если интеграция создаст нам дополнительные стимулы для экономического развития, само собой, что наши западные партнеры придут сюда со своими инвестициями. А единый общий рынок для них предоставит больше возможностей.
— Да, я считаю, что экономическая политика должна быть предсказуемой, а в основе экономики должно быть развитие в интересах тех людей, которые живут на наших территориях. У нас же сейчас такая ситуация, когда точки прибыли в стране локальные, а на большинстве территорий многие люди абсолютно в экономические процессы не вовлечены. Они не видят своего места в этой экономике. И такая экономика обречена на провал, так как она имеет временный характер.
А. К.: А что надо сделать?
— Надо развивать территории.
А. К.: Призываете ли вы к выравниванию доходов? Сейчас ненормальная ситуация, когда одни люди едва сводят концы с концами, другие же — олигархи, разрыв в доходах колоссальный.
 
— Должно появиться общество массового собственника. Люди должны захотеть участвовать в экономическом процессе. Если же мы людей ставим на грань выживания, маргинализируем их, загоняем в какие-то минимальные бюджетные стандарты, тогда у них нет желания вкладываться, планировать какой-то капитал на поколения вперед, у них нет плана собственного развития. Людям надо дать возможность инвестирования в свое дело. Когда из человека не высасывается последнее, а наоборот, ему дается возможность накопления.
М. В.: Вы говорите о развитии малого бизнеса?
— Не только. Это может быть частный бизнес, кооперация, но когда людям дается возможность развития, когда налоги берутся с той части бизнеса, которая не ограничивает человека в финансировании собственного дела. Будь то фермерское хозяйство, завод, индивидуальная деятельность, связанная с интеллектуальным трудом.
М. В.: Пока что ситуация противоположная. В России проще быть наемным работником.
— Необходим комплекс мер на уровне местного самоуправления. Часть налогов надо оставлять на месте, чтобы региону хватало на свои функции. И люди должны иметь возможность влиять на распределение местного бюджета. Сейчас просто это выхолощено, что люди могут влиять на что-то.
А. К.: У нас политика государства в последние годы не способствовала формированию гражданского самосознания.
М. В.: Мне кажется, что это вообще одна из главных российских проблем — утрата доверия людей к любым политическим институтам.
— Да, люди не являются активными участниками развития страны. Они в лучшем случае сторонние наблюдатели.
Дополнить друг друга
А. К.: Мы еще недавно жили во второй сверхдержаве мира. Это означало систему высочайшего уровня развития технологичных отраслей и научных школ. Ведь авиапром, космические программы, сложное вооружение — все это создавалось совместно. А теперь осколок — на Украине, кусок — в Казахстане. А интеграционные процессы позволяют стать всем вместе высокотехнологичными и инновационными и уйти от сырьевой модели.
 
— Наши возможности в создании научных центров и технологических производств, то, что они были территориально распределены, это действительно было заложено в самой той системе. И если бы нам удалось хотя бы частично это восстановить и мы могли бы снова дополнять друг друга, то мы могли бы тогда выйти на новый инновационный уклад вместе быстрее, чем врозь.
Мир не стоит на месте. Но та система высшего образования, особенно технические университетские школы, которые сформировались в СССР в XX веке, она, на мой взгляд, обладает конкурентными преимуществами перед западными схемами. И, поддержав ее традиции, мы позаботимся о будущем. Должен сказать, что в России уже началось определенное движение к инновационной модели, был создан ряд институтов в 2006 году, например Венчурная компания, Банк развития, но кризис внес коррективы.
Вместе мы можем дополнить друг друга, так как развивались разновекторно. Например, Казахстан сумел создать более привлекательный инвестиционный климат, Белоруссия развила сельское хозяйство, Украина сохранила систему землепользования и землеуправления — то, что мы у себя разрушили под давлением западных партнеров.
М. В.: По сути, вы говорите о том, что должны возникнуть новые единые стандарты?
— Да, но мы должны взять от всех государств самое лучшее из того опыта, который наработан за последнее время, и из того опыта советской кооперации, который еще не забыт. И я хотел бы особо отметить прогресс в области безопасности. ОДКБ — одна из наиболее эффективных структур СНГ, мы уже сейчас говорим о единых подходах к вооружениям. Мы понимаем уже сегодня, что общая безопасность эффективнее.
А. К.: Наши страны за последние 20 лет попробовали разные подходы к экономике. Вы говорите, что навязывать никто ничего никому не будет. Сможет ли полученный странами разнообразный опыт нас взаимно обогатить?
— Да, это поможет преодолеть стереотипы. Сюда приедут люди, которые уже не будут воспринимать наши какие-то экономические правила как норму, они могут нам предлагать те варианты, которые у них. И наоборот. Это позволит нам активизировать процесс гражданской дискуссии. Я говорю не о революционных изменениях, а об эволюционных, о возможности нормального давления со стороны гражданского общества на чиновников. Это все должно привести к интенсификации политического процесса.
А. К.: Последний вопрос. Относительно незашоренности, возможности дискуссий и формирования модели, учитывающей разный опыт. А с вашей точки зрения, наши элиты, власть в принципе готовы к такому равноправному диалогу с экспертами, политиками из стран евразийского постсоветского пространства? Или все же можно ожидать, что Россия будет пытаться продавливать свою позицию «старшего брата»? Ведь в последние годы мы, к сожалению, видим такое по отношению к Белоруссии, например.
— Думаю, тут большую роль должен сыграть депутатский корпус. Власть у нас есть исполнительная, судебная, законодательная. Опыты парламентских ассамблей подготовили почву для взаимопонимания, взаимного уважения. И для формирования международных, евразийских структур это важно. Мы должны научиться говорить на одном языке. Но в то же время нам ведь предстоит вести диалог не с чужими. У наших стран и народов есть связи — дружеские, семейные. И сейчас мы просто все вместе выходим на новый уровень, получаем новые координаты и обретаем возможности решения проблем, которые каждому из наших государств по отдельности не решить.
Фото с сайта www.er.ru

← Назад к списку новостей